Рядом с посохами расположены стеллажи для рабочих инструментов. Здесь молотки, рубанки, топоры, ножовки, пилы по железу, кисти и краски, палитры, баночки с растворителями, шахматы и многое другое. Все в мастерской сделано руками хозяина. Он прекрасно плотничал, слесарил, пилил, строгал, фотографировал, выращивал растения, возделывал землю. Руки труженика, деревенского умельца… Добротное, крестьянское начало чувствовалось во всей его колоритной фигуре («семь пудов мужской красоты» — как он сам говорил о себе) с полынным веночком на голове, с посохом и босыми ногами. Поистине народный характер, вырастающий из родной почвы, как сама голова поэта, восстающая навстречу морю из могучего Карадага. «Карадажский великан»,— так метко назвала его Анастасия Цветаева. Сила Волошина, как мифического Антея, от родной земли, которой он дорожил более всего и был верен до последнего дыхания.

  В мастерской находятся письменный стол, бюро, мольберт, полки с книгами. Повсюду сухие горные растения в глиняных вазах, в берестяных туесках, сделанных матерью поэта. Здесь немало интересных находок, в том числе фрагмент корабля гомеровской эпохи, на котором сохранилась обшивка бронзовыми пластинами. Этот дар моря хранится вместе с фрагментами античной керамики, найденными в Коктебеле на плато Тепсень, амфорами и другими раритетами эпохи Эллады. В летнем кабинете, расположенном за антресолями и являющемся как бы продолжением мастерской, тоже немало удивительных предметов. Здесь и посмертные маски Пушкина, Толстого, Достоевского, и резные фигурки из камня и дерева, и бусы из коктебельских самоцветов, и фотографии, сделанные самим поэтом, и габриаки, и морские раковины...

  В особенности много габриаков — сухих корней и ветвей причудливой формы, напоминающих людей и животных, собранных хозяином и его гостями в окрестностях поселка. Среди них фигурки Квазимодо и Бегущей по волнам. Первый габриак — уродливый, несуразный мужчина развинчивается на поясе и хранится в разобранном виде. Он показывался далеко не все гостям. Название второго — динамичная женская фигурка, устремленная навстречу ветру,— помогло А. Грину озаглавить один из лучших своих романов. Не исключено, что Волошин, показывая Грину габриак, читал строки Поля Верлена о Бегущей по волнам из стихотворения «Солнечный луч»:
По волнам морским она пожелала пройти,
Плавно скользила она по плавно бегущим волнам,
Мы шли за нею, полнясь блаженством лучистым.
Сюжет стихотворения во многом напоминает легенду о Фрэзи Грант из «Бегущей по волнам» А. Грина.

  Среди морских раковин, а в кабинете их немало, разных по форме, есть одна большая, плоская, с неповторимой цветовой гаммой на внутренней стороне. Вдова поэта М. С. Волошина утверждала, что именно эта гамма послужила фоном для врубелевского «Демона»...

  Предметный мир мастерской зримо и наглядно удалось запечатлеть М. Цветаевой в известном очерке о Волошине: «...чуда и дива из всех Максиных путешествий — скромные ежедневные чуда тех стран, где жил: баскский нож, бретонская чашка, самаркандские четки, севильские кастаньеты — чужой обиход, в своей стране делающийся чудом,— но не только людской обиход, и морской, и лесной, и горный,— куст белых кораллов, морская окаменелость, связка фазаньих перьев».